Глава четвертая. Гранада под властью мятежников

Военный мятеж начался в пятницу 17 июля 1936 г. выступлением небольшой группы офицеров гарнизона Мелильи, которые при поддержке войск Испанского легиона^* быстро овладели городом. То же самое произошло в гарнизонах Сеуты и Тетуана, и к полуночи мятежники контролировали всю территорию протектората^**. Они тут же стали готовиться к высадке на полуостров¹. Рассмотрим теперь развитие мятежа, имея в виду главным образом Гранаду.

Суббота, 18 июля 1936 г.

В первые же часы 18 июля генералы Франко и Оргас овладели главным городом на Канарских островах — Лас-Пальмас^***. В 5 часов 15 минут утра по радиостанциям, расположенным на Канарских островах и Марокко, было передано известное обращение Франко, в котором он возвестил о начале национального движения и предложил примкнуть к нему всем испанцам-«патриотам»².

Несколько часов спустя правительство сообщило по радио испанскому народу, что в Марокко начался антиреспубликанский мятеж, но на материке все спокойно³. Заявление это было передано так поздно, что гранадские газеты не смогли опубликовать его. К тому же журналисты не имели возможности связаться с Мадридом по телефону, так как по приказу правительства телефонная связь была прервана. Единственным признаком того, что происходит нечто необычайное, была заметка, помещенная в «Эль Идеаль» на первой странице: «По не зависящим от нас причинам мы не смогли получить обычную информацию. Поэтому настоящий номер состоит только из восьми страниц». На четвертой полосе газета писала, что накануне в городе усилены меры безопасности.

«Чрезвычайные меры по охране порядка, предпринятые в городе за последнее время, вчера были еще усилены в некоторых официальных учреждениях. На улицах патрулирует штурмовая гвардия.

Один из наших редакторов посетил утром гражданского губернатора, чтобы выяснить, насколько циркулирующие слухи соответствуют правде, однако сеньор Торрес Мартинес ограничился заявлением о том, что в городе царит абсолютное спокойствие».

Несмотря на заверения правительства, далеко не все было спокойно на полуострове. Более того, в то самое утро генерал Кейпо де Льяно захватил севильский гарнизон. Кейпо, оказавшийся в столице Андалусии в качестве генерал-директора корпуса карабинеров, практически без всякой помощи арестовал командующего военным округом генерала Вилья Абрилье и командира полка и, имея в своем распоряжении всего лишь сотню солдат и пятнадцать фалангистов, к вечеру того же дня контролировал центр города. К тому времени к нему присоединились жандармерия и артиллерийская батарея, обеспечившие ему полный успех. Захваченным врасплох безоружным рабочим не оставалось ничего иного, кроме как отойти в бедные кварталы и возвести баррикады в ожидании помощи от правительства⁴.

В течение всего 18 июля Мадрид продолжал передавать по радио туманные сводки новостей, в которых, по сути дела, не признавалось, что в стране начался настоящий военный мятеж.

В правительственных кругах столицы, хотя там республиканцы контролировали положение, царило замешательство. Правительство, казалось, не могло решить, к каким мерам прибегнуть, и вообще не осознавало всю серьезность сложившейся ситуации. Много времени было потеряно в результате нерешительности, и вплоть до 19 июля власти упорно отказывались вооружить народ. Более того, председатель совета министров Сантьяго Касарес Кирога объявил, что любой руководитель, который посмеет это сделать, будет расстрелян. Этот приказ, выполненный большинством гражданских губернаторов, в том числе и в Гранаде, во многом обеспечил успех мятежников в первые дни после их выступления⁵.

В конце концов в 7.20 вечера 18 июля правительство вынуждено было признать, что Кейпо де Льяно объявил военное положение в Севилье, но при этом настаивало на том, что ситуация уже нормализовалась:

«Отдельные военнослужащие оказали неповиновение властям, но правительственные войска подавили мятежные выступления. К настоящему времени в столицу (Севилью. — Авт.) в качестве подкрепления с возгласами «Да здравствует Республика!» вошел кавалерийский полк. Остальные провинции Испании по-прежнему верны правительству, которое полностью контролирует положение»⁶.

Ровно полтора часа спустя радио Севильи передало первую из многочисленных речей Кейпо де Льяно, которые впоследствии стали постоянными, поражая бездарным риторическим пафосом, кровожадным фанатизмом и нагромождениями пропагандистской лжи. В первом радиовыступлении Кейпо де Льяно утверждал, будто военный переворот победил во всей Испании, кроме Мадрида и Барселоны, что в этот самый момент расквартированные в Африке войска высаживаются на полуостров, военные колонны наступают на Гранаду, Кордову, Хаэн, Эстремадуру, Толедо и Мадрид и что «сволочь» — это слово стало у него излюбленным при обозначении тех, кто не поддерживал мятежников, — «будет переловлена, как крысы»⁷.

В своем радиодебюте Кейпо намеренно исказил истинное положение вещей. В тот момент мятеж, если говорить о материке, имел в Андалусии лишь частичный успех, в Севилье, Кордове и Кадисе сопротивление республиканцев было подавлено, Малага по-прежнему оставалась в руках Народного Фронта, а в Гранаде еще не произошло никаких изменений⁸.

Первая речь Кейпо вызвала замешательство среди гранадского гражданского населения и в гарнизоне. В 1936 г. Гранада не была еще центром военного округа и согласно воинской административной иерархии подчинялась Севилье. Естественно поэтому, что военный мятеж в этом городе не мог не вызвать конфликтной ситуации среди гранадских офицеров. Именно это и произошло.

Генерал Кампинс, который к 17 июля находился в Гранаде всего шесть дней, был верен Республике. Но он, судя по всему, был человеком политически наивным, не отдавал себе отчета в том, что происходит вокруг него, твердо веря в лояльность своих офицеров, хотя едва их знал. Как пишут Гольонет и Моралес, утром 18 июля генерал Кампинс собрал офицеров гранадского гарнизона, чтобы сообщить им, что:

«Министр разрешил ему принять меры, которые он сочтет нужными, чтобы «помешать офицерам, сочувствующим бунтовщикам, присоединиться к мятежникам». Он же со своей стороны будет непреклонен с теми, кто попытается выступить «против законно установленной власти». Но он «уверен», что ни один начальник или офицер гранадского гарнизона не будет помогать восставшим и каждый «сумеет выполнить свой долг»⁹.

Те же авторы отмечают, что в течение всего 18 июля в управлении гражданского губернатора царила лихорадочная деятельность. Торрес Мартинес несколько раз совещался с руководителями профсоюзов и левых партий.

Кроме того, Торрес Мартинес постоянно поддерживал связь с генералом Кампинсом. Сам Торрес рассказывал нам:

«С момента смерти Кальво Сотело, когда обстановка начала накаляться, мы постоянно поддерживали связь, то есть в некоторые дни мы разговаривали по телефону по три-четыре раза. Он и сам приходил в управление гражданского губернатора три или четыре раза за эти дни, может быть, два или три, но по телефону мы говорили с ним постоянно»¹⁰.

Торрес Мартинес вспоминает, что Кампинс (с которым он не был знаком до приезда того в Гранаду) слепо доверял лояльности своих офицеров по отношению к Республике:

«Не знаю, какие заверения получил Кампинс от своих полковников, потому что этого он мне не сообщал. Однако было ясно, что генерал Кампинс убежден: гарнизон не восстанет, если только не начнутся беспорядки, народ не выйдет на улицы, в Гранаде не начнется серьезная заваруха. И так он думал до самого конца. Мне он говорил, что отвечает за свои войска, если только мы гарантируем, что народ не нарушит пределы предписанного законом порядка».

Мы уже говорили, что, выполняя приказ Касареса Кироги, Торрес Мартинес, как и другие гражданские губернаторы, не пошел навстречу требованиям раздать народу оружие, чтобы он мог подавить военный мятеж. Факт этот совершенно достоверен. Его следует подчеркнуть особо, чтобы противопоставить истину лживым измышлениям мятежников, стремившихся тем самым оправдать свои репрессии в Гранаде — чуть ли не самые варварские во всей Испании. Мы не только не нашли ни одного доказательства того, что гранадские власти раздавали народу оружие; напротив, все очевидцы, с которыми мы беседовали, — а их много — порицают гражданского губернатора за то, что он повиновался приказам Касареса Кироги. Но самым убедительным доказательством отсутствия оружия у рабочих служит то, что они не смогли оказать настоящего сопротивления военным, когда в городе вспыхнул мятеж. Говорит Торрес Мартинес:

«Да, я несколько раз говорил по телефону с Касаресом. Он мне заявил, что ни в коем случае нельзя раздавать оружие, что мятеж будет подавлен дней за восемь и вооружать народ при таких обстоятельствах — безумие. Кроме того, все руководители республиканских и левых партий, с которыми я совещался, были с этим согласны. Кампинс убедил нас в том, что мы можем положиться на него в отношении гарнизона и что нет никаких оснований вооружать народ. Все были удовлетворены, так как считали, что все идет хорошо, и никто не просил меня вооружать народ. Да и кроме того, мог ли я отобрать оружие у военных и передать его народу, если, как генерал Кампинс уверил меня, офицеры подтвердили свою верность правительству? И еще. Если бы оружие было роздано, кто среди гражданского населения сумел бы применить его со знанием дела в случае мятежа?»

Торрес Мартинес и руководители Народного Фронта были убеждены и в том, что гранадская штурмовая гвардия под командованием капитана Альвареса, насчитывавшая сто пятьдесят хорошо вооруженных и обученных человек, выполнит свою задачу по охране законно установленной власти. Торрес Мартинес продолжает:

«Когда теперь, a posteriori, я размышляю, как мы могли быть уверены в штурмовой гвардии, я говорю себе: как же мы могли не быть в ней уверены, если это была единственная сила, сформированная Республикой и абсолютно верная ей? Это был корпус, созданный Республикой. А значит, не было ни малейшего сомнения в том, что у нас там были друзья, как и в том, что командиры гвардии должны быть нашими сторонниками, иначе их не назначили бы на эти должности. К тому же капитан, командовавший штурмовой гвардией, капитан Альварес, прибыл в Гранаду после того, как Нестареса отстранили от командования; ведь останься Нестарес во главе гвардии, нам и в голову не пришло бы поручать охрану законной власти в городе силам штурмовой гвардии. Это наверняка, потому что Народный Фронт предупредил бы нас: «Осторожнее, это враг, это фалангист, он связан с национальным движением, он поднимет мятеж». Но об Альваресе никто из Народного Фронта не сказал мне, что он не вызывает доверия, никто мне о нем такого не говорил».

Губернатор Гранады твердо верил также в лояльность жандармерии. Этот корпус, как и штурмовая гвардия, подчинялся гражданским властям, а не военным, и Торрес Мартинес, бывший до этого гражданским губернатором в нескольких провинциях, никогда не имел с ним каких-либо затруднений. К тому же разве подполковник Фернандо Видаль Паган, командовавший жандармерией, не заявлял ему о своей лояльности?

«Никто из Народного Фронта не говорил мне, что я не должен доверять штурмовой гвардии. Правда, Народный Фронт с подозрением относился к жандармерии. Я же думал иначе, я думал, что именно жандармерия окажется верной правительству. У них ведь такая строгая дисциплина, они так привыкли повиноваться приказам, и я никогда не поверил бы, что они восстанут против Республики. И действительно, почти нигде в Испании они не примкнули к мятежу».

Но горькая правда заключалась в том, что в Гранаде в обоих этих корпусах были офицеры-фашисты, участвовавшие в заговоре против Республики. Капитан Альварес оказался предателем. А за спиной Видаля Пагана его подчиненный лейтенант Мариано Пелайо готовил мятеж среди своих коллег.

В ночь с 18 на 19 июля мало кто из гранадцев спал спокойно. Радио Гранады передавало правительственные сводки новостей и речи местных представителей Народного Фронта, в то время как радио Севильи уверяло, будто восставшие военные одерживают одну победу за другой по всей стране. Что произойдет в Гранаде? Поднимется ли гарнизон против Республики? С такими беспокойными мыслями ожидали гранадцы наступления следующего дня.

Воскресенье, 19 июля 1936 г.

На следующий день в Гранаде было получено официальное подтверждение, что Севилья находится в руках Кейпо де Льяно. Заголовки первой страницы «Эль Идеаль» оповещали: «Правительство предупреждает, что военный мятеж начался», и ниже: «Оно утверждает, что мятежом охвачены только Марокко и Севилья». Практически это означало, что положение гораздо серьезнее, чем признавалось правительством. «Эль Идеаль» не могла получить какой-либо информации по телефону или по телетайпу, а потому, чтобы держать в курсе своих читателей о происходящем в стране, газете приходилось пользоваться бюллетенями новостей, которые правительство передавало по радио. К тому же «Эль Идеаль» проходила через цензуру. Но несмотря на скудость достоверной информации, никто уже не мог сомневаться, что в Испании началась гражданская война.

Ранним утром «Эль Идеаль» взяла интервью у губернатора. Он утверждал, что, по имеющимся у него сведениям, в Гранаде все абсолютно спокойно. «В Гранаде царит полный порядок... приняты все меры, чтобы избежать его нарушения», — заявил Торрес Мартинес¹¹.

Однако в это время мятежники уже завершали свои приготовления. Как сообщает «История испанского крестового похода», в 4 часа утра полковник Антонио Муньос из артиллерийского полка посетил полковника пехотного полка Басилио Леона Маэстре, чтобы уточнить тактику восстания. Но у них возникли разногласия относительно некоторых деталей, и переговоры между офицерами-мятежниками продолжались весь день 19 числа и часть 20-го¹².

Так же, в «Истории...», указывается, что в 11 часов утра у генерала Кампинса состоялся срочный телефонный разговор с правительством. Ему надлежало направить колонну, чтобы овладеть Кордовой, которая находилась под контролем мятежников во главе с полковником Каскахо. Кампинс вызвал обоих полковников и приказал им готовиться к выступлению. Перед Муньосом и Леоном Маэстре встала непредвиденная трудность. Если бы они последовали распоряжениям правительства, то сил гарнизона, и так уже сократившихся из-за большого количества летних отпусков, могло не хватить, чтобы обеспечить победу мятежников в Гранаде. Муньос и Леон Маэстре решили прибегнуть к уловкам, и в течение всего дня обманывали Кампинса с помощью различных предлогов: то офицеры упорствуют и не хотят покидать Гранаду, то требуется время для проверки материальной части...¹³

Как раз в 11 утра в помещении Левой республиканской состоялось собрание, о котором нам рассказал один из присутствовавших там, доктор Хосе Родригес Контрерас:

«Было воскресенье. Я узнал об этом, а может быть, мне специально сообщили, хотя я и не был членом Левой республиканской, потому что с тех пор, как распалась старая радикально-социалистическая партия, я не входил ни в какую партию. Я сидел дома, оказывал посильную помощь, выступал как советник, но не был членом никакой партии. Так вот, мне сообщили о собрании, возможно, это был Пако Эскрибано, местный секретарь Левой республиканской, мой клиент и близкий друг. Кажется, это он сказал мне, чтобы я приходил.

И я пошел. Было 11 часов утра. Собралось все руководство Левой республиканской. Присутствовал алькальд, Фернандес Монтесинос, был также Вирхилио Кастилья, председатель провинциального совета. Торреса Мартинеса, губернатора, не было, нет, его точно не было. И вот я обратился к Монтесиносу и говорю ему: «Знаешь, пора принять меры немедленно, вы сидите сложа руки, ведете себя как глупцы, как безвольные и бессильные люди, а все это очень серьезно». Он отвечает: «Да погоди, посмотрим...» «Нет, — говорю я, — нет, обязательно надо принимать меры, потому что и я и вы, и вы и я, все мы знаем (да и все в Гранаде знают), кто возглавит мятеж, если он начнется: это Мариано Пелайо (он тогда был лейтенантом жандармерии), капитан Фернандес, капитан Нестарес и кое-кто еще». «Да вот, понимаешь...» — отвечает. И все сомневаются, сомневаются, сомневаются, а я говорю: «Послушайте, этой ночью мы еще можем всех их арестовать, и дело с концом, и никакого мятежа не будет, хотя Севилья в руках мятежников». Но они меня не послушались»¹⁴.

После полудня капитан Нестарес посетил пехотные и артиллерийские казармы, стараясь убедить обоих командиров и офицеров-заговорщиков, что надо немедленно брать инициативу в свои руки. Его визиты были замечены и доведены до сведения Торреса Мартинеса, который сразу же позвонил Кампинсу, чтобы спросить, почему Нестарес зачастил в казармы. Торрес, измученный противоречивыми указаниями из Мадрида, поступавшими в течение всего дня, получил от не менее усталого Кампинса ответ, что он постарается узнать, в чем тут дело. Кампинс позвонил в артиллерийские казармы, но снова получил весьма расплывчатые объяснения¹⁵.

Тем временем, как и следовало ожидать, среди рабочих нарастало беспокойство. Из сообщений по радио стало ясно, что борьба идет уже по всей стране. Но, вероятно, рабочие еще верили в лояльность гранадского гарнизона, потому что приняли решение сформировать свою колонну, чтобы освободить Кордову, и попросили Мадрид оказать им в этом помощь. Через некоторое время подполковник жандармерии Фернандо Видаль Паган, который, как мы уже говорили, был лоялен к Республике, получил телеграмму из Мадрида, в которой ему предписывалось вооружить эту колонну оружием, хранившимся в арсенале артиллерийского полка. Но Муньос, командир артиллерии, решил не выпускать из своих рук ни одной винтовки. Снова последовали звонки из Гранады в Мадрид, и наоборот. Наконец в 9 часов вечера Кампинс решил лично направиться в казармы.

Там он собрал офицеров и приказал им, чтобы они передали оружие жандармерии. Затем он вернулся в комендатуру, так и не узнав — до сих пор! — о том, что полковники предали его.

Вечером Видаль Паган получил от правительства новые инструкции, которые подтверждали приказ изъять оружие из артиллерийского арсенала. Видаль Паган возложил исполнение этого поручения на лейтенанта Мариано Пелайо, которого он явно ни в чем не подозревал¹⁶.

С этого момента положение республиканцев в Гранаде начало резко ухудшаться.

Понедельник, 20 июля 1936 г.

В 1.30 ночи 20 июля Пелайо явился в артиллерийскую казарму с правительственным приказом на выдачу 3 тысяч винтовок для колонны, готовившейся выступить на Кордову. Военные-заговорщики, решив не выполнять этот приказ, снова сообщили Кампинсу, что оружие до сих пор не готово¹⁷.

Эту ночь майор Вальдес провел в военной комендатуре:

«Эта ночь не прошла бесплодно для сеньора Вальдеса и других командиров и офицеров, которые участвовали в разговоре. Речь шла о ситуации, которая сложилась в Испании, а также о том, как следует объявить военное положение в Гранаде.

Все согласились, что действия гражданских отрядов будут более эффективными, если они будут действовать согласованно с войсковыми частями... В понедельник в 7 часов утра сеньор Вальдес отправился в автомобиле в артиллерийские казармы»¹⁸.

Там были уточнены детали восстания. Несколько минут спустя майор Родригес Боусо из артиллерийского полка был послал полковником Муньосом узнать, каковы планы капитана Альвареса из штурмовой гвардии. Хотя мы не знаем, что именно говорилось на этой встрече, однако точно известно, что Альварес сразу же пообещал свое содействие¹⁹. Это был переломный момент, потому что поддержка штурмовой гвардии означала, что победа мятежников практически гарантирована. Торрес Мартинес нам заявил:

«Я говорю, что если бы штурмовая гвардия воспротивилась мятежу, если бы она не примкнула к мятежникам, то, по-моему, мятеж в Гранаде не увенчался бы успехом. И далее более того. Я думаю, что, если бы штурмовая гвардия, ее командиры не связали бы свою судьбу с людьми, о которых мы говорили (а тогда об их встречах и договоренности мы, само собой, не знали), если бы военные не были уверены, что штурмовая гвардия поддержит их, они бы не вышли на улицы. Они не вышли бы из казарм потому, что у них ведь было мало сил: кажется, их было не более 200 человек».

Но штурмовая гвардия присоединилась к мятежникам, и те уже в первые часы 20 июля знали, что могут без труда овладеть городом. Было очевидно, однако, что действовать надо быстро, так как существовала и другая вероятность: рабочие, пусть даже без оружия, выйдут на улицы и просто благодаря своему численному превосходству сметут мятежников. Поэтому и было решено, что войска выйдут из казарм около 5 часов вечера.

В тот вечер с гражданским губернатором Торресом Мартинесом собрались некоторые из республиканских руководителей, среди них Вирхилио Кастилья, председатель провинциального совета, и Антонио Рус Ромеро, секретарь комитета Народного Фронта. Там же был и полковник жандармерии Фернандо Видаль Паган, который дал Торресу слово быть верным Республике.

Около 4.30 вечера кто-то позвонил Русу Ромеро.

«Войска построены во дворе артиллерийских казарм, — сообщили ему. — Скоро они выступят, надо что-то предпринять»²⁰.

Торрес Мартинес, который тут же соединился по телефону с Кампинсом, прекрасно помнит эти мгновения:

«Когда 20-го числа мы сказали ему, что, как нам сообщили, войска готовы выступить из артиллерийских казарм, он мне лично ответил по телефону, что это невозможно, что ничего подобного быть не может, что он об этом не оповещен, а военные дали ему слово не выступать, что он выезжает в артиллерийские казармы и не позже чем через полчаса позвонит мне и опровергнет наши сведения».

Кампинс не позвонил, и Торрес Мартинес никогда больше его не видел.

Когда Кампинс прибыл в артиллерийские казармы, он был поражен, увидев, что полк действительно построен во дворе и готов выйти на улицы. Вместе с военными было около 60 гражданских лиц, в большинстве своем фалангисты под командой Хосе Вальдеса. Тут же возникла неизбежная стычка между Кампинсом и полковником Муньосом. Надо думать, что Кампинс, узнав, что его подчиненный, которому он верил, плел заговор у него за спиной, был совершенно ошеломлен. Кампинса, все еще не верящего своим глазам и пришедшего в отчаяние от того, что пехотный полк, жандармерия и штурмовая гвардия тоже присоединились к мятежникам, арестовали, а затем отвели в пехотные казармы. Там он тоже увидел выстроенный во дворе полк. Затем несчастного генерала под конвоем доставили в военную комендатуру, где принудили подписать подготовленный мятежными офицерами приказ, которым в Гранаде объявлялось военное положение.

«ПРИКАЗ. Я, дон Мигель Кампинс Аура, бригадный генерал и военный комендант города, довожу до сведения:

Параграф 1. В связи с воцарившимся вот уже три дня на всей территории страны беспорядком, бездействием центрального правительства и с тем, чтобы спасти Испанию и Республику^**** от нынешнего хаоса, объявляю с этой минуты военное положение на всей территории провинции Гранада.

Параграф 2. Все представители власти, которые не предпримут все возможные меры по сохранению общественного порядка, будут отстранены от занимаемых должностей и понесут личную ответственность.

Параграф 3. Те, кто с целью возмущения общественного порядка, устрашения жителей какого-либо населенного пункта или осуществления возмездия социального характера употребит взрывчатые или горючие вещества или же использует любые другие средства или орудия, достаточные для причинения серьезного ущерба, организации аварий на железных дорогах или на средствах наземного или воздушного сообщения, будут наказаны по всей строгости действующих законов.

Параграф 4. Те, кто без соответствующего разрешения будут производить, хранить или перевозить горючие или взрывчатые вещества, а также те, кто хранят их в законном порядке, выдадут их или обеспечат ими без достаточных гарантий лиц, которые впоследствии употребят их для совершения преступлений, поименованных в предыдущем параграфе, будут арестованы и приговорены к тюремному заключению на максимально установленный законом срок²¹.

Параграф 5. Те, которые не будут подстрекать к нарушению военного положения, объявленного согласно параграфу 1, а спровоцируют нарушение этого приказа или будут поощрять сделать это, будут арестованы и приговорены к тюремному заключению на максимально установленный законом срок²².

Параграф 6. Ограбление с применением силы, запугивание граждан, осуществленное двумя или более правонарушителями в случае, когда кто-либо из них вооружен и если в результате нападения пострадавший будет убит или ему будут причинены увечья, карается смертной казнью.

Параграф 7. Все, кто располагает оружием или взрывчатыми веществами, должны передать их в ближайший жандармский участок или военный пост до 20 часов сегодняшнего дня.

Параграф 8. Группы более трех человек будут рассеиваться с применением силы самым непререкаемым и решительным образом.

ЖИТЕЛИ ГРАНАДЫ, во имя мира, который ныне нарушен, во имя порядка, во имя любви к Испании и Республике, во имя восстановления законов призываю вас сотрудничать в деле сохранения порядка.

Да здравствует Испания! Да здравствует Республика!»²³

Рассказывая о том, как готовился приказ, Гольонет и Моралес утверждают, будто Кампинс возражал по многим пунктам и внес в документ многочисленные поправки, которые в основном относились к мерам наказания, в результате чего они получились до нелепого умеренными²⁴.

Но поскольку Кампинс был фактически пленником мятежных офицеров, нам представляется невероятным, чтобы он смог вносить какие бы то ни было поправки в текст, явно составленный задолго до ареста генерала. Согласно «Истории испанского крестового похода», опубликованной через два года после окончания войны и через пять лет после появления книги Гольонета и Моралеса, приказ с патриотическим лозунгом «Да здравствует Республика!» отражал замешательство генерала Камшгаса²⁵. Более вероятно, что он отражал стремление военных-фашистов ввести в заблуждение народ Гранады, заставив его поверить в первые критические часы мятежа, что армия поднялась на защиту Республики, а не для того, чтобы разрушить ее.

И действительно, когда в 5 часов вечера войска вышли на улицы, население не сразу смогло разобраться в происходящем. Многие верили, что солдаты покинули казармы для защиты Республики и сохранения общественного порядка. Гольонет и Моралес пишут:

«Несколько экстремистов стоят на углу и наблюдают, как проходят войска. Они растерянны. Ничего подобного они не ожидали. Кто-то говорит, будто войска выведены из казарм генералом, чтобы они разгромили фашистов. И группа революционеров приветствует солдат, подняв левую руку со сжатым кулаком»²⁶.

В «Истории испанского крестового похода» с сарказмом, который прорывается каждый раз, когда речь заходит о республиканцах, описывается следующая сцена:

«Даже красные, вообразившие, что армия вышла «брататься с народом», приветствуют проходящие войска. Но скоро они поймут свою ошибку. Войска атакуют толпу и полчища красных, ошеломленных и ничего не понимающих. Они в панике кидаются вверх по Каррера-дель-Дарро к Пасео-де-лос-Тристес, стараясь спастись. Одни взбираются по крутым переулкам и ищут прибежища на Пласа Ларга, другие в страхе прячутся под сводами Арко-де-лас-Пегас или под благородными стенами Санта-Исабель-ла-Реаль»²⁷.

Покинув двор артиллерийских казарм, одна батарея направилась к центру города и установила орудия на площади Кармен перед главным входом в муниципальный совет, а также на Пуэрта Реаль — основной магистрали Гранады — и на площади Тринидад позади здания гражданского губернатора²⁸.

Другая батарея поднялась по шоссе к Эль-Фарге с тыльной части города с тем, чтобы «занять стратегическую позицию, обеспечивающую господство над городом»²⁹.

Перед казармой штурмовой гвардии на Гран Виа остановился грузовик с солдатами, и «гвардейцы встретили их с распростертыми объятиями и криками «Да здравствует Испания!»³⁰. Как видно, капитан Альварес, который в то утро дал слово майору Родригесу Боусо выступить вместе, успел уговорить большинство своих офицеров поддержать мятежников.

Тем временем другое артиллерийское подразделение направилось на аэродром Армилья, расположенный в нескольких километрах от Гранады на шоссе Мотриль. Мятежники овладели аэродромом, не встретив сопротивления, так как почти все расквартированные там офицеры бежали³¹. Великолепная взлетная полоса Армильи сыграет важнейшую роль в гражданской войне, позволив мятежникам поддерживать связь с Севильей и остальной мятежной Испанией. В то же время аэродром послужит базой для самолетов, бомбивших позиции республиканцев.

Другая группа захватила завод взрывчатых веществ в Эль Фарге, расположенный в 4 километрах от Гранады на Мурсийском шоссе. Эль Фарге был крупнейшим в Андалусии заводом взрывчатых веществ, и для мятежников было очень важно овладеть им как можно быстрее. Сопротивление, которое встретили мятежники, было быстро подавлено, а о «чистке», проведенной там, до сих пор вспоминают в Гранаде. Во время войны Эль Фарге будет производить большое количество взрывчатых веществ для мятежников, и он сыграет решающую роль в развитии событий.

Весть о том, что войска вышли на улицы, немедленно достигла гражданского губернатора, вместе с которым в то время были Вирхилио Кастилья, Рус Ромеро, подполковник жандармерии Видаль Паган. Торрес Мартинес вспоминает:

«Мы ждали звонка Кампинса, но он, само собой, не позвонил. Пока мы ждали, нам стало известно, что войска вышли на улицы. В тот момент мы не знали, присоединился к ним Кампинс или нет».

Здание управления гражданского губернатора охранял наряд штурмовой гвардии из 20—25 человек под командой лейтенанта Мартинеса Фахардо, с которым Торрес Мартинес поговорил сразу же после того, как узнал, что артиллеристы выстроены во дворе казарм:

«Мы дали приказ гвардейцам, находившимся внизу, чтобы они нас защищали и стреляли. Даже если войска окажутся у самых дверей здания, было сказано им, они все равно должны стрелять».

Незадолго до 6 часов в полицейский комиссариат, расположенный на улице Дукеса в двух шагах от здания управления гражданского губернатора, прибыл капитан Нестарес. Полиция немедленно примкнула к мятежникам³².

Когда Нестарес приехал в комиссариат, шестеро республиканцев из Хаэна, которые в то утро находились в Гранаде с официальным приказом на выдачу им динамита, загружали свою машину взрывчаткой. Поняв, что полицейские примкнули к мятежникам, «экстремисты» открыли по ним огонь, в ходе перестрелки они были ранены, а затем арестованы³³. Они станут первыми жертвами гранадских репрессий: их расстреляли у стены кладбища 26 июля 1936 г.

Через несколько минут после стычки в комиссариате у дверей здания управления гражданского губернатора появилось отделение артиллеристов, возглавляемых капитаном Гарсиа Морено и лейтенантом Лаинесом и поддерживаемых Вальдесом с его фалангистами. К ним присоединился Нестарес, ожидавший их прибытия в комиссариате. Через несколько минут подошло еще отделение пехотинцев с пулеметами³⁴.

Штурмовые гвардейцы, которым во главе с лейтенантом Мартинесом Фахардо было поручено охранять гражданского губернатора, увидев такое количество вооруженных людей, поняли, что всякое сопротивление бесполезно. Или, может быть, Фахардо тоже был участником заговора? Как бы то ни было, гвардейцы, наверняка знавшие, что их начальник капитан Альварес, а также и другие подразделения присоединились к мятежникам, не выполнили приказов Торреса Мартинеса. Они не стали стрелять, и мятежники прошли в здание, не встретив ни малейшего сопротивления.

Тут же они вошли в кабинет губернатора на втором этаже. «Больше всего мы были поражены, — вспоминает Торрес Мартинес, — когда увидели, что наши солдаты, штурмовые гвардейцы, которые должны были нас защищать, первыми навели на нас винтовки, а затем арестовали». Единственным, кто оказал сопротивление мятежникам, был Вирхилио Кастилья — он вынул пистолет, но тут же был обезоружен. Подполковник жандармерии Видаль Паган проявил такое благородство, которого Торрес Мартинес не может забыть:

«Когда гвардейцы навели на нас винтовки, а затем в кабинет вошли военные, по-моему, среди них был Вальдес, да, Вальдес, и еще другие, подполковник Видаль сказал: «Я разделю судьбу гражданского губернатора, я хочу разделить с ним его судьбу». Дело не в том, что он лично был привязан ко мне: он хотел показать, что остался верен своему слову защищать Республику».

Видаля Пагана, Кастилью и Руса Ромеро отвели в полицейский комиссариат, а Торреса заперли в его личных апартаментах в том же здании.

Между тем на площадь Кармен, где мятежники установили пушку, из здания городского совета вышли городские полицейские и заявили о готовности выполнять приказы командира артиллеристов. Несколько служащих, находившихся в здании, сумели бежать через задний ход, но сам алькальд Мануэль Фернандес Монтесинос был арестован в своем кабинете, а его полномочия сразу же взял на себя подполковник пехоты Мигель дель Кампо³⁵.

Одновременно с этим другое подразделение под командованием майора Росалени и капитанов Миранда и Сальватьерра заняли здание гранадского радио, находившееся на Гран Виа напротив казарм штурмовой гвардии³⁶. В 6.30 вечера Росалени прочитал перед микрофоном приказ, подписанный Кампинсом. Затем чтение этого документа повторялось каждые полчаса³⁷.

К наступлению ночи 20 июля весь центр Гранады был в руках мятежников. Сотни «революционеров», «марксистов» и прочих «нежелательных элементов» оказались в тюрьме или в полицейском комиссариате. В Гранаде сгущалась атмосфера ужаса.

Никакого сопротивления мятежникам оказано не было, а на следующий день «Эль Идеаль», отмечая, что большое количество гражданских лиц сразу же предоставило себя в распоряжение военной комендатуры, сообщала, что «все убедились в абсолютном спокойствии, с которым были заняты официальные учреждения, а также полном отсутствии сопротивления, что исключило необходимость насилия». Она же писала:

«В медицинские учреждения не поступило ни одного раненого, несмотря на то что кое-где в городе раздавались выстрелы. В некоторых случаях они были вызваны мерами против тех, кто отказывался подчиняться требованию поднять руки, проходя по улицам, в других — в ответ на отдельные, очень немногочисленные попытки вооруженного сопротивления»³⁸.

Эти подробности звучат убедительно и подтверждаются рассказом Гольонета и Моралеса:

«Ночь проходит спокойно. Только изредка слышатся отдельные выстрелы. За весь этот славный день не было ни одной жертвы, исключая сотрудника управления безопасности, убитого пулей, когда он с капитаном Нестаресом и другими товарищами ехал в автомобиле»³⁹.

Только в старом пригороде Альбайсине, где жил бедный люд, войска встретили сопротивление на узких крутых улочках, запутанных, как лабиринт Рабочие Альбайсина ясно понимали смысл происходящего и вместе с теми, кому удалось бежать из центра города, стали лихорадочно готовиться к встрече мятежников. Повсюду были построены баррикады, а главное, было сделано все возможное, чтобы помешать врагу подняться по главной улице, ведущей к Альбайсину — Каррера-дель-Дарро, а также по очень крутой Куэста-дель-Чапис. В начале этой улицы был вырыт глубокий ров, чтобы воспрепятствовать проезду транспорта.

Увидев приготовления, мятежники поняли, что Альбайсин намерен сопротивляться всерьез. Они разместили на Мурсийском шоссе, на высоте, господствующей над этим районом, у церкви Сан-Кристобаль батарею, а другую — на одной из круглых башен Альгамбры напротив Альбайсина. на противоположной стороне речушки Дарро. Поскольку уже спускалась ночь, мятежники решили отложить наступление на Альбайсин до утра. Они только обменялись несколькими выстрелами с республиканцами, в результате чего потеряли двух человек убитыми. Их противники, возможно, понесли большие потери⁴⁰.

В эту ночь по гранадскому радио было прочитано заявление, якобы подписанное генералом Кампинсом, в котором граждан заверяли, что гарнизон города «готов в любой момент защищать интересы Испании и Республики, выражающей волю народа». Снова грубый обман. Затем Кампинс якобы угрожал суровыми карами тем, кто откажется повиноваться военным властям:

«Тот, кто будет упорствовать, отказываясь внести свой вклад в дело сохранения спокойствия в городе, понесет самое строгое наказание по законам военного времени. Я также требую, чтобы любая попытка нарушения порядка доводилась до моего сведения, и заверяю, что мною приняты все меры к тому, чтобы объявление военного положения не отразилось на нормальной жизни города, и потому следует беспощадно карать нарушителей моих приказов»⁴¹.

Теперь «упорствующие» Альбайсина знали, что их ожидает.

На следующее утро обе батареи открыли огонь по Альбайсину. В то же время началась ожесточенная перестрелка между хорошо вооруженными мятежниками — военными, штурмовой гвардией и фалангистами — с одной стороны, и рабочими, которые с крыш и балконов открыли отчаянный огонь из немногочисленных пистолетов и ружей, которыми они располагали. Но, несмотря на упорное сопротивление, мятежникам удалось в нескольких местах прорвать наспех возведенные оборонительные укрепления и схватить многих защитников этого района. Газеты не сообщают данные о потерях, но можно предположить, что они оказались значительными.

К наступлению ночи 21 июля Альбайсин еще не сдался⁴².

Тем временем полковник Басилио Леон Маэстре занял пост военного коменданта Гранады, заменив таким образом генерала Кампинса. Три дня спустя генерала на самолете доставили в Севилью, судили военно-полевым судом и утром 16 августа расстреляли. Как писала севильская «АВС» 18 августа, Кампинс был казнен потому, что «пытался помешать спасению Испании». На самом деле потому, что он остался верен конституционному правительству. Нам также говорили, что Кейпо де Льяно приказал выставить на один день тело расстрелянного генерала в центре Севильи для всеобщего обозрения⁴³.

Леон Маэстре сразу же опубликовал новый приказ, намного более жесткий, чем предыдущий:

«Я, полковник дон Басилио Леон Маэстре, военный комендант и в настоящий момент единственный представитель власти в городе и провинции Гранада, призываю всех гранадских патриотов, которые желают видеть Испанию единой, благородной и покрытой славой, выполнять с полной искренностью и серьезной дисциплинированностью все, что я ниже приказываю:

1. Город и провинция будут управляться по законам военного времени, любое преступное деяние подлежит суду военного трибунала.

2. Все, кто позволит себе враждебные действия по отношению к армии или силам общественного порядка, будут судимы военно-полевым судом и расстреляны.

3. Те, кого захватят с оружием в руках или же в течение трех часов не сдадут любое оружие в жандармерию, штурмовую гвардию или полицию, будут судимы военно-полевым судом и расстреляны.

4. Категорически запрещается собираться группами более трех человек, они будут рассеиваться силами общественного порядка без предварительного предупреждения.

5. С момента опубликования этого приказа категорически запрещается движение любого транспорта, за исключением принадлежащего силам общественного порядка.

6. Отменяется право на забастовку, члены стачечных комитетов будут расстреляны.

7. Те, кто совершит акты саботажа любого рода, в особенности направленные против средств транспорта и связи, будут судимы военно-полевым судом и немедленно расстреляны.

Подписано в Гранаде 21 июля 1936 года, требует точного и строгого исполнения.

Да здравствует Испания! Да здравствует Республика! Да здравствует Гранада!»⁴⁴.

Радио Гранады передало этот приказ, а в дополнение к нему — многочисленные призывы к «лояльности» и «благоразумию» гранадцев. Те, кто в Альбайсине оказывали сопротивление, были недвусмысленно предупреждены, что если они не сдадутся, то будут уничтожены:

«Действиям нескольких закоренелых преступников, которые засели в Альбайсине и мешают нормальному течению жизни в Гранаде, будет положен конец. В предсмертной агонии они продолжают безнадежные попытки погубить нашу Испанию. В соответствии с последним законом наши доблестные вооруженные силы и штурмовая гвардия вступили в действие и обложили хрипящего зверя в его логове. Надеюсь, что гранадцы сохранят спокойствие и не воспротивятся нашему намерению вернуть Гранаде тишину ее несравненных ночей.

Ваш военный комендант восклицает вместе с вами: Да здравствует Испания! Да здравствует Республика! Да здравствует Гранада!»⁴⁵

Среда, 22 июля 1936 г.

Ночью 22 июля радио Гранады передало жителям Альбайсина ультиматум: «В течение трех часов женщины и дети должны покинуть свои дома и собраться в установленных местах, мужчины должны стоять в дверях своих жилищ, предварительно сложив оружие на середине улицы и подняв руки, на балконах домов, готовых сдаться, должны быть вывешены белые флаги. В случае неповиновения артиллерия начнет массированный обстрел района после 14.30. Вступит в действие и авиация»⁴⁶.

Вскоре после объявления ультиматума длинные шеренги испуганных женщин и детей начали спускаться по узким улицам Альбайсина к указанным местам сбора. Там женщин обыскивали члены женской организации Фаланги, их допрашивали и отправляли во временный концентрационный лагерь за городом.

Мужчины Альбайсина отказались сдаться, видимо, решив, что лучше умереть сражаясь, нежели быть расстрелянными. Скоро перестрелка возобновилась. Пехота и остальные вооруженные отряды мятежников отступили, чтобы дать возможность артиллерии обстреливать район. С воздуха ее поддержали три истребителя, захваченных в то же самое утро, — они приземлились в Армилье, предполагая, что аэродром по-прежнему находится в руках республиканцев⁴⁷. Истребители кружили над Альбайсином, обстреливая из пулеметов места, где оказывалось особенно упорное сопротивление. Они сбрасывали также ручные гранаты⁴⁸. Хотя некоторые дома были полностью разрушены артобстрелом и защитники Альбайсина понесли большие потери, «закоренелые преступники» оставались в своих «логовах» до наступления ночи. Но их героическая оборона подходила к концу.

Четверг, 23 июля 1936 г.

Утром 23 июля снова начался массированный артобстрел, и через некоторое время на балконах и в окнах стали появляться импровизированные белые флаги. Очевидно, что боеприпасы у республиканцев подходили к концу.

Солдаты и фалангисты, ожидавшие этого момента, ворвались в Альбайсин. Скоро все было кончено⁴⁹. Некоторым защитникам посчастливилось выбраться за город, а потом присоединиться к республиканцам возле Гуадикса. Менее удачливых захватили при попытке к бегству, а остальных забрали в их собственных домах. Сотни людей были отправлены в тюрьму, в полицейский комиссариат и другие места заключения, где их подвергли допросам и пыткам. Многие из них вскоре были расстреляны.

На следующее утро «Эль Идеаль» сообщила, что сопротивление в Альбайсине подавлено, опубликовала подробный рассказ о том, как выглядел этот район после капитуляции защитников. «Современное оружие оставило в Альбайсине следы своей разрушительной мощи, — писал журналист, — фасады многих домов носят на себе следы прямых попаданий пуль из пулеметов, винтовок, пистолетов, артиллерийских снарядов». Некоторые дома были полностью разрушены. Журналист издевался над героическими усилиями плохо вооруженных рабочих, которые пытались оказать сопротивление хорошо вооруженным войскам. Так «Эль Идеаль» показала свое истинное лицо.

Сопротивлению был положен конец. Другие небольшие его очаги были подавлены еще раньше, и к ночи 23 июля мятежники уже могли поздравить себя с тем, что овладели городом с минимальными потерями.

Как уже отмечалось, у гранадских республиканцев практически не было оружия. А к тому немногому вооружению, что они имели, не хватало боеприпасов, как явствует из документов мятежников⁵⁰. Имея лишь несколько винтовок и пистолетов, нельзя было противостоять пулеметам, пушкам, гранатам и прочему военному снаряжению. Гранада попала в руки мятежников потому, что у них было оружие и они умели с ним обращаться. «Сопротивление», подавленное с такой легкостью, не может быть, строго говоря, названо сопротивлением. Это факт неоспоримый, и он подтверждается высказываниями мятежников («Эль Идеаль» и Гольонет и Моралес). Поэтому мы утверждаем, что последовавшие за этим репрессии были одним из самых жестоких преступлений, совершенных во время гражданской войны.

Примечания

1. Hugh Thomas. Op. cit., I, p. 229—243.

2. Ibid., p. 243.

3. Ibid., p. 244.

4. Hugh Thomas. Op. cit., p. 245—247.

5. Hugh Thomas. Op. cit., р 243—244.

6. «Ideal», 19 julio 1936, p. 2.

7. «Cruzada», p. 183.

8. Hugh Thomas. Op. cit., p. 247—248.

9. Gollonet y Morales. Op. cit., p. 80.

10. Свидетельство Сесара Торреса Мартинеса, записанное на магнитофон 15 октября 1977 г. Все последующие высказывания Торреса Мартинеса взяты из этой же магнитофонной записи.

11. «Ideal», 19 julio 1936, p. 2.

12. «Cruzada», p. 284.

13. Ibid., p. 279.

14. Свидетельство доктора Хосе Родригеса Контрераса, записанное на магнитофон в Гранаде 23 августа 1978 г.

15. «Cruzada», p. 279—280.

16. Ibid., p. 280—281.

17. Ibid., p. 281—282.

18. Gollonet у Morales. Op. cit., p. 105—106.

19. «Cruzada», p. 280—282.

20. Свидетельство Торреса Мартинеса.

21. От 4 до 12 лет тюремного заключения.

22. От 4 месяцев до 6 лет тюремного заключения.

23. «Ideal», 21 julio 1936, p. 1.

24. Gollonet у Morales. Op. cit., p. 91.

25. «Cruzada», p. 286.

26. Gollonet у Morales. Op. cit., p. 112—113

27. «Cruzada», p. 284.

28. «Ideal», 21 julio 1936, p. 2.

29. Gollonet у Morales. Op. cit., p. 112.

30. Ibid., p. 112.

31. Ibid., p. 120—121, «Cruzada», p. 285.

32. Gollonet у Morales. Op. cit., p. 113.

33. Ibid., p. 113—114.

34. Ibid., p. 114.

35. Gollonet у Morales. Op. cit., p. 115—116.

36. Ibid., p. 116.

37. «Ideal», 21 julio 1936, p. 1.

38. Ibid., p. 2.

39. Gollonet y Morales. Op. cit., p. 117.

40. «Cruzada», p. 288.

41. «Ideal», 21 julio 1936, p. 4

42. Gollonet у Morales. Op. cit., p. 123; «Ideal», 22 julio 1936; «Cruzada», p. 288.

43. Утверждают, что сын Кампинса, армейский офицер, пытался отомстить за смерть отца, когда узнал о его казни. Один из севильских беженцев рассказывал, что сын генерала пришел в кабинет Кейпо де Льяно. Этот фанфарон-садист сказал: «Ты — достойный офицер, но твой отец пошел на службу к марксистской сволочи». В ответ на эти слова офицер выстрелил из пистолета, но, к несчастью, промахнулся — и Кейпо был лишь легко ранен в руку. Тогда сын генерала Кампинса застрелился. Это держалось в тайне, разгласившему грозила смертная казнь. — «Heraldo de Madrid», 20 octubre, p. 7.

44. «Ideal», 22 julio 1936, p. 1.

45. Ibid., p. 4.

46. Ibid.

47. «Ideal», 23 julio 1936, p. 4.

48. Ibid.

49. «Ideal», 24 julio 1936, p. 3.

50. Упоминая о легкости, с которой мятежники овладели Гранадой 20 июля, Гольонет и Моралес пишут: «Сразу же начали закрывать учреждения экстремистов, Народный дом, редакцию «Эль Дефенсор де Гранада», помещения профсоюза. Нигде никого нет. Только сторожа и привратники. Те, кто строили из себя героев, скрылись. Все оружие, выданное марксистам в предшествующие дни, собрано и большими кучами сложено в официальных учреждениях». «Эль Идеаль» утверждает, что, хотя у рабочих было несколько пистолетов, к ним не было боеприпасов. «Так как существовало подозрение, что в некоторых отделах аюнтамьенто находится оружие из выданного ранее марксистским элементам, сам алькальд (Мигель дель Кампо) в сопровождении нескольких солдат обошел здание. В кабинете юриста в ящике шкафа было найдено большое количество короткоствольного оружия и немного боеприпасов». Трудно поверить, что в ящике шкафа может храниться «большое количество короткоствольного оружия»; к тому же ясно, что найденное оружие (если только оно действительно было найдено) было почти без боеприпасов. Истина — в том, что у рабочих было очень мало оружия и еще меньше боеприпасов. Будь иначе, мятежники понесли бы большие потери.

Комментарии

*. Испанский легион (или Терсио) — добровольческий корпус из наемников-профессионалов, созданный Мильяном Астрайем и Франко в 20-е годы во время колониальной воины в Африке. Легионеры под командованием Франко отличились своей жестокостью в марокканских кампаниях, во время подавления восстания горняков в Астурии в 1934 г. и в годы гражданской войны (1936—1939 гг.).

**. Протекторат — имеются в виду испанские колониальные владения того времени на севере Африки (Испанское Марокко и другие территории). К началу мятежа здесь сконцентрировались наиболее боеспособные части мятежников, которые возглавил генерал Франко.

***. Лас-Пальмас — главный город и административный центр Канарских островов. Сюда, в наиболее удаленную от Мадрида точку, правительство Народного Фронта направило в качестве командующего гарнизоном генерала Франко, поскольку он считался самым опасным заговорщиком против Республики. В плане мятежников, техническим координатором которого был генерал Мола, одной из главных акций была незамедлительная переброска Франко с Канарских островов в Марокко.

****. «...с тем, чтобы спасти Испанию и Республику» — в первые дни, стремясь сбить с толку народ, мятежники утверждали, что они выступают за Республику, но якобы основанную на «порядке и законности», без участия в правительстве левых партий Мятежники отдавали себе отчет, что поднять народ под лозунгами борьбы за восстановление монархии, а тем более за установление фашистского режима, было делом невозможным. Лишь после того, как была получена полная и решающая поддержка от Гитлера и Муссолини. Франко перестал скрывать истинные цели мятежа.