«Невозможный театр»

«Невозможный театр», именно так Лорка называл свои пьесы «Когда пройдет пять лет» и «Публика». Он считал их «неиграемыми», а «Публику» просил уничтожить после его смерти. Пьесы эти были задуманы и начаты в то время, когда Лорка был в Америке. Эти две пьесы подходят для авангардного театра. Главными двумя темами в них были ход времени («Когда пройдет пять лет») и проход персонажей-масок («Публика»). Эти темы накладываются одна на другую, переплетаются, что является любимым приемом самого Федерико и его друзей-сюрреалистов. Персонажи этих произведений представляют собой символы. В пьесе «когда пройдет пять лет» — это Молодой человек, Старик и Кот. В пьесе «Публика» — Черная лошадь и Красный «Ню». Надо отметить, что и в более традиционных работах Лорки персонажи назывались как абстрактные индивидуумы: Кормилица, Слуга, Невеста, Жених, Башмачница, Мэр... они напоминают маски, надетые актерами. В пьесах Лорки чувствуется влияние Кальдерона, его пьесы «Жизнь — это сон», одной из любимых пьес Лорки, которую он часто ставил в театре «Ла Баррака». Особенно явно анонимность маски выражена в «Публике». В ней, вполне в духе Кальдерона, царит Автор (как сочинитель, постановщик и директор труппы). Здесь он назван Постановщиком. Заметно также влияние символистского театра, в частности Метерлинка, которому интересен «человек вообще», а не конкретный индивидуум: еще до Лорки, в своей пьесе «Пришелец», он назвал своих персонажей Отец, Дядя, Дочь, Смерть и погрузил зрителя в туманную атмосферу неопределенности, таинственную, переполненную символами. Испанские современники драматурга не смогли воспринять его творчество, они приняли эту пьесу как признак слабоумия и деградации автора. Скорей всего, так же приняли бы и пьесу Лорки «Публика». Предполагая, что зрители не смогут понять ее, Лорка не стал даже пытаться поставить «Публику», он передал рукопись своему другу Рафаэлю Мартинесу Надалю в июле 1936 года на вокзале, в спешке покидая Мадрид. Он попросил спрятать рукопись и после его смерти сжечь.

Театральное пространство в «Публике» раздваивается на «театр под небом» и «театр под песком», открывающий «правду могил». В одной из сцен «открывается стена над могилой Джульетты из Вероны», сама Джульетта «в белом оперном платье, открывающем груди из розового целлулоида», так как на самом деле это красивый юноша лет пятнадцати. Один из персонажей пьесы, Император, иначе говоря Его величество самец, Человек на пьедестале. Он подвержен разным порокам («Я зарезал сорок мальчиков»), и ищет развлечений. Персонаж с виноградными лозами предлагает ему себя, произнося реплику: «Если ты меня поцелуешь, я открою рот и дам тебе вонзить шпагу себе в горло». Объятием Императора и Персонажа с лозами заканчивается вторая картина, и занавес опускается. В первый раз на испанскую сцену была выведена гомосексуальность...

Яркие образы, сменяющие друг друга на сцене: искалеченное тело, содомия, импотенция, бесплодие. Содомия образно представлена в третьей сцене третьей картины пьесы «Публика», где Джульетта сталкивается с лошадьми: тремя белыми и одной черной. Следует диалог:

Три белые лошади: — Разденься, Джульетта, и обнажи свой круп, чтобы мы могли отстегать тебя своими хвостами.

Джульетта, спохватываясь: — Я не боюсь вас. Вы хотите спать со мной? Ну что ж, теперь и я хочу спать с вами, но только приказывать здесь буду я: скакать на вас верхом и подрезать вам холки своими ножницами.

Черная лошадь: — Кто же кем обладает? О любовь! Твой свет вынужден пробиваться через горячую тьму!..

Океан в сумерках и цветок меж ягодицами мертвеца!

Джульетта, с воодушевлением: — Я не рабыня, чтобы мне пронзали груди крючками! Никто не владеет мной!

Я владею всеми!

В этой сцене полно образов садомазохизма: крючья, унижение, кнут, обладание. Критики пытались расшифровать их. Многие сошлись на мысли, что Лорка черпал вдохновение для этой сцены в знаменитой картине Иеронима Босха «Сад наслаждений», которую Лорка не раз рассматривал вместе с Дали в Мадриде. Именно там, в самом углу этого огромного полотна... что мы там видим? Человека на четвереньках, между ягодицами которого торчит стебель с двумя цветками — красным и зеленым. За ним, спиной к нему, стоит на коленях другой юноша, размахивающий правой рукой со стеблем, на котором — два красных цветка...

Вторая пьеса «невозможного театра», «Когда пройдет пять лет», так же сюрреалистична, как «Публика», она полна символов. Главный герой — Молодой человек, чья жизнь бесплодна, ему всего двадцать лет, но его сознание отягощено тем, что он никогда не сможет обнять ни любимую, ни своего ребенка, который так и не родится. О несуществованиии этого ребенка он горько сожалеет. Вся жизнь его проходит в безнадежном ожидании, сначала пятилетняя разлука с Невестой, потом с Машинисткой. Первые пять лет он мечтает о любви своей Невесты, сохраняет ее прекрасный образ, придумывает нереальные мечты... Но Невесте нужна настоящая, не придуманная любовь. Она встречает Игрока в регби, реального, живого мужчину, и перестает ждать своего холодного, мечтательного жениха. Молодой человек пытается найти любовь в женщине, которая была с ним рядом, это машинистка, которая любила его все эти годы. Но та говорит ему, что придет... через пять лет. Время в пьесе не течет и не проходит, в каждом из актов стрелки часов показывают шесть часов. Только в самом конце пьесы, когда закрывается занавес, часы бьют двенадцать раз, это полночь: игральные кости собраны, шесть плюс шесть составляет 12, это самая высокая ставка, а для потерянного Молодого Человека, в тоске ищущего выход, это и есть выход — фатальный. Эта пьеса о времени, которое проходит, стоя на месте, в такой ужасающей неподвижности, что делает эту пьесу самой тоскливой из всего экспериментального театра. Один из персонажей восклицает: «Есть тут один колодец, в который через четыре-пять лет мы все упадем»? Это колодец тоски, к которому увлекает нас Молодой Человек, это усыхание, съеживание души, которая была молодой, но стареет на глазах. В пьесе не Молодой Человек стареет, а съеживается его комната. В пьесе есть гениальная сцена с Тремя Игроками (явная ассоциация с античными парками — богинями судьбы), которые, завершая игру, бьют все карты козырным тузом — и перерезают своими мифологическими ножницами нить жизни. Если сравнивать эти две пьесы, то «Когда пройдет пять лет» вполне играемая, несмотря на обилие образных ассоциаций и сюрреалистичность действия, воспринимается она гораздо лучше.