Луис Кардоса-и-Арагон

«Кто из тех, кому выпало счастье знать Федерико, вспоминает о нем без волнения? Поэт милостью Божьей, чуткая, тонкая душа, вобравшая в себя всю прелесть Андалусии. Ребенок, большой и мудрый ребенок, который, не ведая о своей мудрости, щедро, точно цветок, дарит нам свою красу.

Во мне все негодует, когда я вижу, как искажают образ Федерико. Одни хотят представить его чем-то вроде пророка — застывшее, суровое лицо, густая борода. Другие — поэтом чисто фольклорного плана. А он — живой, он юноша, то погруженный в печаль, то широко улыбающийся и всегда озаренный утренним светом. Лорка, натура искренняя, непосредственная, ненавидел эти пышные хитромудрости, порожденные человеческой фантазией, которые чаще всего создают превратное представление о том, что такое поэт. В нем клокотала могучая жизненная сила, он отвергал все "возвышенное", все, что не было обнаженной правдой человека.

Лорка верил в себя и гордился тем, что волей судьбы — а она уготовила ему трагическую смерть — стал самым полнозвучным голосом испанского народа. Я не раз возвращался к мысли: Федерико сердцем чувствовал свое высокое предначертание. Он воплотил дух испанского народа не только в поэзии, он выразил его и своей смертью, и своим бессмертием.

Пора очистить образ Федерико от всех атрибутов литературного цыганства, которые ему приписывают. Поэзия Лорки взяла все самое лучшее, самое благородное, что есть в глубинной сути андалусского начала, в его пенном кружеве. Воздадим должное высокому достоинству Лорки, его душевной тонкости, его печали, его любви к тайне, страсти к пролитой крови, непременному образу смерти, ранимой и плодоносной чувственности.

Федерико называют народным поэтом, — так оно и есть. Его стихи дошли до народа благодаря их особому аристократизму. Благодаря безупречной точности поэтического языка. Мало у кого было такое глубокое понимание и одновременно такое удивительное предчувствие поэтического чуда. Мало кто был столь счастливо связан с вековой испанской культурой. Поэзию Федерико питали классики и безымянные трубадуры, сложившие когда-то песни и романсы. Он жил жизнью народа (неосознанно или — напротив — осознанно, но не задумываясь об этом, поскольку для него это совершенно естественное, непреложное и закономерное условие) и сумел ей дать новое дыхание. Мы славим Федерико не столько за его победное проникновение в недра испанской культуры (ее темы, школы, течения, различные традиции), а за нечто противоположное: поэт, познавший такое великое духовное богатство, проникся желанием открыть иные пути, обновить их и потому явил нам всю первозданность мира».