Гильермо де Торре

«Когда я увидел Федерико впервые, где? — спрашивали меня, и в конце концов я сам задался этим вопросом. Наверное, это случилось в 1920 или 1921 году в старом кафе "Прадо", напротив Атенея, на углу улицы Леон. В кафе, где на темно-красных плюшевых диванах возлежали кошки, а по углам сидели парочки из ближнего квартала; здешнее фортепьяно никогда не издало ни звука, а официанты спали на ходу. <...> Это было время "измов", разнообразнейших авангардных течений; наша страсть к новым формам в поэзии и живописи не знала насыщения. Однако новаторство Федерико было иной природы. Он пришел из другого мира, уже свободно владея всем, что получил в наследство. Точнее — он пришел из своей провинции, из Гранады, праздной, медлительной, исполненной скептической мудрости, ставшей притчей во языцех; Гранады, чья мелодия навсегда вплелась во внутреннюю жизнь поэта. Асимметричное лицо, щедрая улыбка, коренастая фигура, грубоватый, но в то же время изысканный облик; он был непосредствен и радушен. В глубине души андалусский аристократ, провинциал; внешне — в пуловере и ярком галстуке — спортсмен, европеец, студент. Причем это сочеталось в нем так же, как в его поэзии, — удивительно гармонично, естественно, без усилий.

В отличие от нас, ультраистов, мгновенно провозгласивших отказ от почти всего прошлого, Гарсиа Лорка не торопился рвать прежние связи и не был устремлен в будущее, вернее, свое будущее он носил в себе. И при этом никакой нетерпимости. То были времена крайностей, но в его присутствии различные точки зрения, позиции, теории сближались, разногласия сводились на нет. Можно ли сомневаться, что в нашем раннем и далеком "тогда" между ним и мною (беру в пример себя, так как оказался под рукой) существовали какие-то расхождения? И тем не менее никаких споров, потому что с Федерико нельзя было разойтись — только сойтись, при нем первую скрипку всегда играли согласие, доброжелательность, сходство.

Но одним лишь совпадением пристрастий тоже всего не объяснить, дело в поэтической и человеческой магии, исходившей от него и завораживающей. Поэзия, дыхание поэзии, которое приписывают многим, хотя присуще оно считанным единицам, проявлялись в Гарсиа Лорке на редкость сильно. Он был поэтом милостью Божьей, воплощением благодати; он сам был и ангелом, и дуэнде. Ощутив это, нельзя было устоять перед Федерико, не повиноваться ему. И укорять его за пустяковые обманы или забывчивость. Теперь, когда наши юношеские привязанности остались далеко позади, нам понятны их причины — или беспричинность, но ведь бессмысленно отыскивать рациональные объяснения тому, что по сути своей есть чистый порыв, непосредственное движение души. Кроме того, в молодости, когда дружишь, столь же важно обретать, сколько и отдавать; за вычетом этих даров останутся разве что "идеологические расхождения", которые вернее назвать столкновениями на почве психологического несходства, не дающими никакого взаимного обогащения. И тени идеологии не было в нашей дружбе с Федерико Гарсиа Лоркой, оставившей во всех нас ослепительное воспоминание».