Обнаружено ранее неизвестное интервью Федерико Гарсиа Лорки
Обнаружено неизвестное интервью Лорки, опубликованное в 1931 году в журнале Miradero — в единственном вышедшем номере этого журнала.
Хуан де Альфараче. Федерико Гарсиа Лорка, или обаяние
Гарсиа Лорка великодушно протягивает мне руку... В этом дружелюбном жесте видно всё его обаяние. Я первый раз разговаривал с Федерико Гарсиа Лоркой. И его рука, великодушно протянутая мне, значит столько же или даже больше, чем его слова...
Вы никогда не обращали внимание на то, как разные люди пожимают руки и протягивают ладони для выражения искренней или не очень любезности? Как почерк позволяет нам раскрыть неожиданные эмоции, расшифровав округлые или остроконечные буквы, так и манера подавать руку может стать объектом для исследований прикладной психологии.
Когда человек протягивает мне руку, я уже знаю, кто он. И почти никогда не ошибаюсь. С Гарсиа Лоркой я точно угадал. Он показался мне душевным, любезным, привлекательным, красноречивым, объятым безграничной нежностью, полный подчеркнутой «испанскости», с детским добродушием, так свойственным влюблённым и поэтам.
— Как прошла Ваша первая постановка в Мадриде?
Лорка рассмеялся, прежде чем ответить.
— Первая постановка была прелестно освистана. «Злые чары бабочки», поставленные Мартинесом Сьеррой. Ценность пьесы была в её форме, подчёркнутой декорациями Баррадаса, этого недавно ушедшего уругвайского художника... Это были кубистские декорации.
— Произведение было в стихах?
— Да. Когда мы его поставили, я был совсем ребенком. С прошествием лет проза учит нас владеть собой.
— А что дальше?
— Премьера «Марианы Пинеды», поставленной Маргаритой Ксиргу, на этот раз с большим успехом, в театре «Фонтальба» в 1927 году.
— А в 1931-ом «Чудесная башмачница»?
— Точно, правда, написанная пятью годами ранее. «Мариана Пинеда» тоже была завершена за три года до постановки.
— Эскизы декораций и костюмов приписывают Вам.
— Всё до мельчайшей детали продумано мной. Как мне кажется, автор не должен отступаться от своей задачи въедливого руководства над постановкой. Он должен быть истинным режиссёром. Я думаю сам управлять всем, даже самыми незначительными деталями, и в моих следующих работах. Автор «видит» произведение, и он должен показывать артистам, «как он его видит».
— Такой тщательный контроль не вызывает сопротивления со стороны актёров?
— С Маргаритой всё шло как по маслу. У неё прекрасная интуиция, и она легко подстраивается под запросы автора. Её терпение, её неприхотливость доходят до того, что она говорила мне порой: «В «Чудесной башмачнице» Вы меня заставили петь. Что, Лорка, может, Вы меня в следующей пьесе и танцевать заставите?» Маргарита гениальная, чудесная.
— А эта другая маленькая актриса, как её окрестила Магда Донато из ABC?
— Кто? Матильдита Фернандес? Прелестнейшая девочка, очень смышлёная, серьёзно подходит к репетициям. Сплошное очарование.
— Долго пришлось трудиться, чтобы ввести её, шестилетнюю, в роль?
— Вовсе нет. Девчушка словно воск в руках скульптора.
— Почему «Чудесная башмачница» была поставлена в рамках деятельности театральной группы «Caracol»? Это зависело от Сиприано Ривас Черифа?
— Я достаточно давно вверил пьесу лично Маргарите.
— Что Вы думаете об авангардном театре?
— Считаю, что театр может быть очень смелым, но с одним правилом: чтобы он был для всех. Не повредит немного лаборатории, экспериментального театра, но любое театральное произведение должно быть не для ограниченного, а для широкого круга.
— У Вас сейчас много незаконченных произведений?
— Две вещи. Одна в стихах, другая в прозе. Трагедия с сильным сюжетом.
— Сколько лет уйдёт на завершение?
— Столько, сколько потребуется каждой пьесе. Я никогда не примусь за порученную мне пьесу с уже определенным числом актов. Это нельзя обговорить заранее. Выходит столько, сколько нужно произведению. Автор развивает его, как захочет.
И Федерико Гарсиа Лорка эмоционально добавляет:
— Я всегда буду создавать театр, который мне нравится, который я чувствую, и буду делать так, как мне захочется.
Эти слова выражают творческое кредо автора, который гордо чувствует в своем творчестве ту независимость, что присуща истинным шедеврам.
— Давно Вы вернулись из Америки?
— В июле я обучался в Соединённых Штатах, в Колумбийском университете. Позже на Кубе я прочитал серию лекций в Испанокубанском культурном обществе — организации, устраивающей лекции испаноговорящих специалистов в самых разных областях. Лекции хорошо оплачиваются. Сами выступления похожи на спектакль. Публика привыкла платить немаленькие суммы, чтобы посещать эти лекции. Иногда бывает, что выступающие, заключившие контракт на несколько лекций, не дочитывают свой цикл из-за неприятия публики, из-за холодной реакции... Мне повезло выступить восемь раз, что на пять лекций больше запланированного.
— У публики всегда интересная реакция.
— Особенно у театральной публики. Я изучил это на примере театра в стихах. Часто бывает, что публика не понимает всего, но музыка стиха доходит глубоко и волнует, и публика возбуждается, хлопает и говорит «Это очень хорошо». Дело в том, что влияние поэзии на публику поразительно. Порой стихотворение не понято, но зритель чувствует его сердцем.
— Из всех зрителей, самая преданная Вам публика в Гранаде?
— Вот уж нет! Нет пророка в своём отечестве. Да, у меня есть круг друзей, ценящих мои успехи как свои. Но Гранада город умный и очень холодный... То, что ценно там — деревни, предместья, Альбаисин, всё то вековое, что есть в душах деревенских жителей. Это простой народ на улицах. Сам город выхолощенный, мёртвый... А из натуры людей бурным потоком льётся симпатия.
Гарсиа Лорка теряется в замедленном выражении мыслей словами. Он, поэт, мечтает вдали от родной земли, припоминает вещи и жесты. Но вдруг резкий переход. И насмешливая улыбка.
— Единственное место, где не понравилась «Мариана Пинеда» — Гранада...
Гарсиа Лорка поднимается. Пауза.
— Итак, Лорка, эта новая вещь — для Маргариты Ксиргу?
— Нет, я не готовлю её специально для неё. Я уверен, она прекрасно исполнит эту роль, и она ей очень пойдёт. Но когда я пишу пьесу, я никогда не думаю об актрисе, которая будет играть персонажа. Я совершенно не привязан к обстановке, площадке или труппе. Когда произведение завершено, тогда и нужно смотреть, кому оно «пойдёт».
— Вы работаете систематически или с перерывами?
— Скачками. Я считаю, что в досуге рождается самая чистая поэзия. В одни дни я пишу много, в другие и вовсе ничего.
— Какова Ваша жизнь в Мадриде?
— Простая и без литературы. Было бы ужасно, если бы я выходил на улицу, ходил в кафе, в казино, и говорил бы о литературе. Работать и дома, и на улице... Ах! Нет! Предпочитаю разговаривать о корриде и футболе.
— Вы большой любитель?
— Обоих вещей.
— А что любите больше?
— Корриду.
— Любимый тореро?
— Никто.
— И даже не «четыре карточных туза» (Так называли четырёх крупнейших тореро того времеми — прим. перев.)?
— Нет. Я хожу на корриду и рукоплещу хорошему и хорошим. Я не столь ярый поклонник.
— С футболом то же самое?
— Да, и моя симпатия не привязана ни к какой конкретной команде. Когда я на матче, одна команда мне нравится больше другой. Она завоёвывает моё расположение спонтанно из-за какого-нибудь происшествия в игре. И тогда я желаю победы тем, кто быстрее мне понравится. Я иду на спортивный спектакль безо всяких предубеждений.
Смеясь, мы с Лоркой вышли из комнаты. Сложно закончить разговор с этим человеком, образцом очарования. В его акценте, между креольским и андалузским, заметны американские нотки, что обычно при общении кажется людям нарядным украшением, сравнимым с крылатой грацией кариатид... На прощание он снова заговорил о поэтическом театре. Он одержим им.
— Говорят, что это неправдоподобно... Ба! Появление призраков на сцене... Будто бы невозможно, чтобы женщина вернулась домой и нашла своего отца мёртвым!...
И Лорка, закусив удила воображения и мечтаний, переполненных поэтическими идеями, протягивает нам руку, эту благородную руку, которой он создал судьбы женских образов своего поэтического театра, жаждущих обрести вечность в пламени или снежной лавине.
Оригинал:
