В России впервые поставили мюзикл «Бернарда Альба» по пьесе Гарсиа Лорки

В Свердловском театре Музкомедии московский режиссер Алексей Франдетти поставил мюзикл «Бернарда Альба» Майкла Джона Лакьюзы — произведение, 10 лет назад поразившее американскую публику и разделившее ее на два лагеря: тех, кто был шокирован ломкой стандартов жанрового мэйн стрима и тех, кто воспринял этот спектакль как революцию в бродвейском (или офф бродвейском) мюзикле. Смелость Екатеринбургского театра восхищает: спектакль неожидан, неформатен, не привычен. При этом он представляет собой невероятно цельное, великолепно выстроенное, высокохудожественное произведение, которое могло бы сделать честь столичному театру.

Сюжет литературного первоисточника Гарсиа Лорки жесткий и мрачный. Андалузская деревня, 30-е годы. Овдовевшая Бернарда Альба (Светлана Кочанова) объявляет 8-летний траур и запирает своих пятерых дочерей в домашнюю тюрьму. Старшая Ангустиас (Татьяна Мокроусова), единственная из всех имеющая деньги (получила наседство от своего отца, первого мужа Бернарды) должна выйти замуж за некого Пепе. Но Пепе тайно встречается с младшей — Аделой (Юлия Дякина). В него же влюблена и еще одна сестра Мартирио (Жанна Бирючинская). Атмосфера ненависти и зависти царит в этой уродливой женской семье. Всем рулит домашний тиран Бернарда, которая свято и бесчеловечно блюдет нравственные устои. А единственный «свободный человек» — сумасшедшая мать Бернарды, бабушка Мария Хосефа (прекрасная работа Эллы Прийменко). Изнемогаяющая от зависти Мартирио предает сестру. Бернарда стреляет в Пепе, но промахивается — Пепе драпает от этих придурочных, только пятки засверкали. Но Аделе говорят, что он убит (пусть порадуется сестренка!). Девочка вешается. А что же мамочка Бернарда? А она все о своем: главное, чтобы все думали, что Адела умерла невинной. Вот такой сюжет для мюзикла. Странно, не так ли? Нет, конечно, повешенные есть и в «Призраке оперы», а уж у Стивена Сондхайма встречаются вещи и покруче — к примеру, люди, превращенные в фарш для пирожков в «Суинни Тодде». И все-таки, там — условность и шоу. Здесь — жесткая психологическая драма, в которой слишком много реализма для мюзикла. Алексей Франдетти мог ставить этот спектакль, как угодно: лицензия второго класса предусматривает полную свободу режиссерской интерпретации точно воспроизведенного материала — то есть, партитуры и либретто. Так что уместно агрессивный русский текст Жени Беркович был согласован с автором. Ну а работа с оркестром дирижера Антона Ледовского может быть оценена самыми высокими баллами. Франдетти сделал спектакль динамичный, современный, захватывающий дух и почему-то понятный сегодняшнему зрителю. Загадка — почему? Почему история о женской несвободе в Испании прошлого века цепляет росийского зрителя XXI столетия? Не потому ли, что это история о несвободе в принципе?

Каждая актриса в этом спектакле — яркая индивидуальность. Своеобразие голоса, интонации, пластики — у каждой, при том, что они одинаково одеты в мрачные черные халатики и одинаковые парики — черные стрижки каре. Светлана Кочанова в роли Бернарды — драматический центр спектакля. Ей веришь во всем. Ненавидишь ее. Хочешь задушить. И не можешьь отказать в обаянии власти, воли, тирании... Юлия Дякина в роли Аделы изящна, красива, нежный голос с открытыми фольклорными нотками — девочка? ангел? нет, такой же неуправляемый демон, как все в этой семье. И когда она повиснет в петле в финале, мороз пробежит по коже. Никаких апплодисментов после номеров. Не хлопаете же вы в шекспировской пьесе после реплик Гамлета или Лира.

Тимофей Рябушинский создал на сцене пространство уютной, но сводящей с ума тюрьмы: мягкие вертикальные жалюзи по всему периметру, которые одновременно — и прутья клетки, и снаряды на которых можно зависать, безуспешно прорываться во внешний мир и снова замыкаться в этой камере психологической пытки.

И, наконец, то, с чего следовало начать: музыка Лакьюзы. Вот уж точно — испытание для неискушенного российского потребителя мюзиклов. Здесь характерные особенности современной американской музыки с непременными кварто-квинтовыми гармониями и острым синкопированным ритмом синтезированы со стилистикой фламенко и традициями арабской музыки, лежащей в истоках испанских ритмических и мелодических формул. Хореография Ирины Кашубы важнейший элемент спектакля: намеки на движения фламенко органично вплетены в выразительную «говорящую» пластику. Манера пения тоже очень особенная — с характерными взлетами голоса на окончании фраз и с детонированием (то есть специальным микрохроматическим занижением) звуков. Причем не привычным джазовым, а именно арабско-испанским. Потрясающая музыка у этого Лакьюзы, надо сказать. Очень современная и очень непростая — как будто бы не для среднестатистического зрителя. Но екатеринбургская публика мужественно пробирается через антишансонную эстетику этой партитуры и безошибочно считывает смыслы, как миленький. Почему? Еще одна загадка. Впрочем, ответ простой: потому что это по-настоящему талантливо.