Анхелина Кордобилья Гонсалес. Из книги Яна Гибсона «Гранада 1936 г. Убийство Федерико Гарсиа Лорки»

Когда мы познакомились с Анхелиной в августе 1966 года, ей было уже восемьдесят лет. (...) Сперва она боялась рассказывать о гибели Лорки, но потом, переборов страх, Анхелина разговорилась и долго вспоминала о случившемся в усадьбе, а затем в Гранаде. Во время интервью с ней рядом сидела дочь, подбадривавшая ее, она и сама активно участвовала в разговоре. Беседа была записана на магнитофон.

Анхелина начала с того, какой страх охватывал Федерико, когда по утрам республиканцы бомбили Гранаду.

Анхелина. Вообще сеньорито Федерико был пуглив как заяц.

Дочь. Он был не храброго десятка.

Анхелина. И верно, не храброго десятка. Страх его брал. Зато знал он всего много. Когда начались избиения и расстрелы, он все нас спрашивал:

— А если меня убьют, вы очень будете плакать?

Я ему говорила:

— Да ладно, будет вам, что вы заладили одно и то же.

«Если меня убьют, вы очень будете плакать?» — так он говорил?

Анхелина. Да, будем ли мы убиваться по нему.

Дочь. Он был очень добрый человек.

Анхелина. Да, он был очень добрый человек. С ним было как у Христа за пазухой. Когда начинались бомбежки, еще было темно, сеньорита Конча и я спускались вниз и прятались под роялем.

Дочь. Они прятались под роялем.

Анхелина. Когда мы слышали, что приближаются аэропланы, мы залезали под рояль. А он, бедняга, надев домашний халат, тоже спускался и говорил:

— Анхелина, я боюсь, я спрячусь с вами, а то мне очень страшно, — и прятался вместе с нами.

На следующее утро после ареста, то есть семнадцатого августа, мать Федерико послала в управление гражданского губернатора Анхелину (...) отнести Федерико еду, табак и одежду. (...)

Итак, вы ходили в управление гражданского губернатора, носили ему поесть?

Анхелина. Да, два дня я ему носила.

В какие примерно часы вы ходили в управление гражданского губернатора?

Анхелина. Я ходила утром.

И что вы ему носили?

Анхелина. Я носила кофе в термосе, в корзинке лепешки, омлет с картошкой и курево.

На корзинках было написано его имя?

Анхелина. Нет.

Дочь. Нет, имя писали, когда носили в тюрьму, а в управлении гражданского губернатора арестованных не было, кроме него, так что и писать незачем. Когда моя мать носила передачу дону Мануэлю в тюрьму, на корзинке было написано его имя.

Так, понятно. Значит, вы носили ему кофе в термосе и еду в корзинке?

Анхелина. Так и есть.

И сколько раз в день вы ходили?

Анхелина. Один раз в день, не больше. Я ходила по утрам. Добиралась туда чуть живая от страха. Первый раз как я пришла, меня спросили:

— Что вам надо?

— Есть тут сеньор Гарсиа Лорка?

— Кого вы тут ищете?

— Так сеньора же Гарсиа Лорку.

Он говорит:

— Этот сеньор — на что он вам?

— Я принесла ему поесть.

Тут он говорит:

— Не может быть.

Это уже там, в самом подъезде?

Анхелина. Ну, да, там, где входят. И он говорит:

— Не может быть.

Тогда другой спрашивает:

— Почему не может быть? Это же ихняя служанка.

— Ну так проходите.

А я говорю:

— Одна я не пойду, я ведь не знаю куда; уж вы меня проводите.

И они пошли со мной и провели к сеньору Федерико. Я чуть живая была от страха.

Можно себе представить.

Анхелина. Чуть живая от страха. Вы же знаете, нельзя было и слова сказать, служанок тоже судили. Тут один сеньор, который был там, разломил омлет вот так (делает жест, будто разламывает лепешку, чтобы посмотреть, нет ли чего внутри). Сеньор Федерико сидел в камере, в такой комнате.

Он был один?

Анхелина. Там никого больше не было. Стол стоял, на нем чернильница, перо и бумага...

Значит, он писал?

Анхелина. Нет, просто это все там было. Ни кровати, ничего. Ничего, кроме этого. И сеньор, который там, говорит:

— Как жалко сына, как жалко отца!

А когда я вошла, сеньор Федерико сказал:

— Анхелина, Анхелина, зачем ты пришла?

— Меня послала ваша мама, это ваша мама меня послала.

Пока я была в камере... Только я не хочу, чтобы вы меня впутывали в эти дела!..

Да нет же, нет!

Анхелина. Я очень боюсь.

Дочь. Так ведь об этом уже все на свете знают, мама! Сеньор знает больше, чем ты можешь ему рассказать!

Анхелина. Ну, ладно. Пока я была там, в камере, передавала ему еду, эти стояли в дверях с винтовками, вот так...

Как? Они целились в вас?

Дочь. Да, но это полагается, мама. Так уж заведено, ведь война шла.

Вы были с ним минуты две, не больше?

Анхелина. Да, и он не хотел ничего поесть, ничего не ел.

Неудивительно. И на следующий день вы пришли?

Анхелина. Пришла, и он опять ничего не поел. А когда я на третий день собралась, какой-то сеньор сказал мне прямо у двери дома, нашего дома на улице Сан-Антон:

— Человека, к которому вы идете, там уже нет.

Но я, я никого не знала в Гранаде, я, значит, пошла.

Добралась до управления, мне и говорят:

— Этого сеньора здесь больше нет.

— А вы не скажете, где он?

— Не знаем.

— Может, его в тюрьму перевели?

— Этого мы не знаем.

Дочь. Хороши!

Анхелина. Я говорю:

— А не оставил ли он чего?

— Тоже не знаем. Ступайте сами и смотрите.

— Пойдемте и вы со мной.

Я поднялась в комнату. Там был только термос и салфетки. И больше ничего. Вышла я оттуда и пошла прямехонько в тюрьму, на другой конец Гранады, пошла туда, а сама ни гугу.

И корзинку еще несли с собой?

Анхелина. Пошла я с корзинкой, да, пошла в тюрьму. И спрашиваю там, в тюрьме:

— Вы не знаете, привезли сюда из управления гражданского губернатора такого сеньора — Гарсиа Лорку?

— Не знаем, зайдите попозже, может, он в камере.

Анхелина. Чтобы я зашла, если он заперт в камере. И я, значит, оставила там корзинку и курево. Я оставила все там. А вернулась только на следующий день: в тот день я уже не возвращалась, пришла назавтра. И мне сказали:

— Этого сеньора, о котором вы говорите, здесь никогда не было.

Тут мне и корзинку отдали. Ясное дело, они уже убили сеньора Федерико там, в Виснаре.

Через десять лет после того, как была записана на магнитофон эта беседа с Анхелиной, когда старой няне Фернандесов Монтесиносов исполнилось уже девяносто лет, она повторила другому исследователю то же самое, что рассказала нам, подчеркнув, что видела Федерико два раза:

— Я ходила два дня — семнадцатого и восемнадцатого. А на третий день, когда я снова собралась отнести корзинку сеньорито Федерико, какой-то человек меня остановил и сказал: «Того, кому вы это несете, там уже нет».

Комментарии

В 1965 г. ирландский литературовед Ян Гибсон приехал в Испанию собирать материалы для диссертации, посвященной «Книге стихов» Лорки. Но начал он не с архивов и не с библиографии, а с поиска свидетелей гибели поэта и тех, кто мог рассказать ему об августе 1936 г. в Гранаде. Диссертация была отложена, и надолго, а итогом многолетнего скрупулезного журналистского расследования Гибсона стала книга «Националистические репрессии в Гранаде в 1936 г. и смерть Гарсиа Лорки», изданная в Париже в 1971 г. и получившая год спустя Международную премию критики. Второе издание (1979) было существенно дополнено и названо несколько иначе.

В наш сборник включены четыре интервью, взятые Гибсоном у тех, кто видел поэта и говорил с ним в последние дни и минуты его жизни.

Текст печатается по книге: Гибсон Я. Гранада 1936 г. Убийство Федерико Гарсиа Лорки. М., Прогресс, 1986.

...к ним уже приходили дважды... — Впервые фалангисты явились в усадьбу Сан-Висенте с обыском 6 августа. 7-го они вновь побывали в доме — искали архитектора Альфредо Родригеса Оргаса, который успел уйти и в тот же день перебрался в республиканскую зону. 9 августа фалангисты явились, чтобы арестовать брата управляющего усадьбой — Габриэля Перреа, избили его, учинили в доме погром и оскорбили Лорку. В тот же день поздно вечером Лорка переехал к Росалесам. 15 августа каратели вновь появились в Сан-Висенте — на сей раз чтобы арестовать поэта, а кроме того, обыскали усадьбу Тамарит, где жила кузина Лорки Клотильде Гарсиа Пикосси. 16 августа Сесилио Сирре предупредил Росалесов, что Лорке грозит опасность и нужно искать новое убежище. В тот же день вечером поэт был арестован.

...у Федерико были с ним какие-то споры на литературной почве... — Речь идет о реакции де Фальи на посвященную ему «Оду Святейшему Таинству Алтаря» (декабрь 1928 г.). См. об этом с. 131 наст. изд.

«Сад сонетов». — В другом случае Луис Росалес уверял, что в книге тогда было не меньше 30—35 сонетов.

«Потерянный рай» — поэма английского поэта Джона Мильтона (1608—1674).

...мною сказанного. — Текст представляет собой стенограмму магнитофонной записи, сделанной Гибсоном в доме Луиса Росалеса 2 сентября 1966 г. и 22 октября 1978 г.

...в район Хаэна. — Неточность мемуариста: газета «Эль Идеаль» от 17 августа 1936 г. сообщала, что 16 августа гражданский губернатор провел в Ланхароне и вечером возвратился в Гранаду.

...использовались в Народном доме... — Здесь запись неразборчива. Далее Руис Алонсо уверял Гибсона, что в Народном доме Гранады был поставлен «политический вариант» драмы «Кровавая свадьба» под названием «Динамитная свадьба». Это сомнительное сообщение более никем не подтверждено.

...руководителя Фаланги всей провинции... — В действительности никто из братьев Росалесов руководящие посты в Фаланге не занимал.

Фуэнте-Гранде — источник, давший название местности вблизи Виснара, пригорода Гранады. Арабское его название Айнадамар (букв.: Источник слез).

«Ла Колониа» — вилла «Конча», в годы республики дом отдыха гранадских школьников, после франкистского мятежа — тюрьма.

Бандерильеро — помощник матадора, всаживающий в шею быка бандерильи (дротики).